Лика Керенская, художник, куратор, арт-критик. Статья к персональному каталогу работ Натальи Гончаровой-Кантор.
Первые слова, которые возникают в сознании при мысли о работах Натальи Гончаровой-Кантор, – это мощь и изысканность. За ними следует ещё одна пара понятий – свобода и осознанность. Эти парадоксальные сочетания, друг в друге отражаясь, дают некоторое представление об особенном характере живописи и графики Натальи, хоть и не исчерпывают все их измерения. То, как работает художница, уже производит сильное впечатление: уверенные широкие мазки, точные, одним движением проведённые линии, работа сразу по всей поверхности холста. При этом возникающие на холсте формы не бывают грубыми. Их рождает стремление за случайным рассмотреть архетип – тот первообраз, который выявляет подлинную индивидуальность. Сама Наталья говорит об этом так: «Мой поиск образа – возможный синтез того, что могло бы быть узнано и понято как реалии предметного мира, и в то же время обобщено до уровня символа».
Например, серия «Иерусалим, Старый город». Тому, кто бывал в Иерусалиме, не сложно представить, что Старый город, с его вечным базаром в узких улочках, может осмысливаться в жанровом ключе. Так и поступают многие художники, приезжающие в Израиль. Их поражает и захватывает колористическая стихия Востока, разнообразие характерных типажей, их пластика. Но Наталья увидела другое: Иерусалим и как вечный город Великого Царя, и как средоточие и основание всей Земли Израиля, где незыблемость и неотменимость Божьего обетования соседствует с конфликтной напряжённостью его реализации.
Но это не умственное анализирование. Художница всматривается в эту землю, как бы пытаясь разгадать её речь и от неё самой научиться тому языку, которым она станет о ней говорить. «Мне было интересно работать с фактурой, выразительностью рельефа. Здесь речь о природе самой земли, о конфликте первичных стихий, пронизанных духом. В формах, усиленных многократностью повторений, проступали архетипы образов: тела земли, кости камня, вздыбленного пространства холмов… В резком климате этой земли цвет интересовал меня как выявление первоосновы, требуя более радикального подхода».
Выявление изначальной простоты первоосновы, незыблемой сущности Иерусалима, стало задачей, которая решалась в серии Старого города: через поиск лаконичных форм – не случайных, а точно отражающих его характер; через цветовые и структурные компоненты. Вечный город, не нуждающийся в украшениях, уверенный в своём высшем предназначении. Камень, на котором строится история человечества, с которым ведёт диалог только небо. Отсюда сдержанный колорит камня и более активный неба. Через точно выбранный язык Наталья строит свой образ Иерусалима. Но это только одна из его граней.
Иерусалимские серии Натальи позволяют увидеть, через стилистические и колористические изменения, как с течением времени угол зрения художницы меняется, как и те пластические задачи, которые она решает.
Следующей серией стал Иерусалимский свет. «Образ абсолютного Города – пространства, пронизанного светом, где хотелось бы быть всегда». Таким провидчески возник он в воображении Натальи ещё до приезда в Израиль. В реальном Иерусалиме разработка темы света продолжила тему камня. В работах «Встреча» и «Прохожий» свет и камень связаны нераздельно. Свет насыщает энергией и жизнью камень, а камень дарит свету структуру, помогает проявиться, на полных правах войти в формат холста и существовать там на равных с объектами плотной материи.
В диптихе «Иерусалимский свет», свет господствует. Он не только перестаёт быть вспомогательной стихией, но подчиняет себе камень. Для Иерусалима, где явления духовной реальности являются плотью истории, такое решение совершенно оправдано. Цвет в обоих случаях почти монохромен.
Во второй работе «Иерусалимского света» мы уже видим фигуру, хотя она тоже подчинена стихии света. А вот в «Прохожем» фигура решена уже контрастно. Образ тревожащий, пророческий. Сама Наталья рассказывала о его появлении так: «В Иерусалиме можно наблюдать удивительное явление. Среди базарной сутолоки вдруг мелькнёт какая-то фигура, напоминающая древнего пророка, и ты вдруг понимаешь, что это послание лично тебе».
«Прохожий» – работа знаковая, внутренне объёмная. Она лаконична – всего лишь арки старого города и фигура в них. Но её хочется рассматривать, вникая в детали и пытаясь разгадать тайну скрытой в ней жизни. И это результат мастерского использования и колористических, и динамических выразительных средств.
Конструктивно работа строится на простых прямоугольниках, которые выстраивают пространство картины таким образом, что в средней его части возникает спираль. Это создаёт внутреннюю динамику, усложняющую и оживляющую простую конструкцию.
Цвета в «Прохожем» сдержанные, но в них большое многообразие оттенков. Камень иерусалимских арок становится то зеленоватым, то голубоватым, то охристым, то уходящим в черноту – он живой. Он вобрал в себя и световые отражения, и блики. А на каменных блоках можно увидеть таинственные изображения, отдалённо напоминающие первобытные рисунки. Автор точно знает, что вложил в каждый намёк, но в своих работах стремится избегать любой плакатности, любого навязывания своего ассоциативного ряда. Все элементы вместе создают ощущение цельного и при этом многомерного образа, насыщенного внутренней жизнью.
Прозрачный, сновидческий «Иерусалимский мотив» – тоже вариация света, но совершенно иначе решённого. Света, растворившего камень, превратившего Иерусалим в зыбкое видение.
Переходя к следующей серии, хочется процитировать отрывок из статьи искусствоведа М. Генкиной к работам Н. Гончаровой-Кантор, представленным в каталоге коллекции Кристиана де Бокс (Голландия).
«На протяжении многих лет, что художница живет здесь, Иерусалим внутренне продолжал оставаться для нее видением, мечтой. В ее картинах он был дематериализован, даже любимые ею иерусалимские камни словно струились, источая горний свет, но теперь все полыхает праздничным ярко-красным. Широкие, энергичные плоскости открытого синего и зеленого, как в картине «Пастух», еще усиливают красный цвет – цвет радости и торжества.
…фигуры, едва различимые на полуабстрактных полотнах художницы – они словно выступали из иерусалимских камней и снова уходили в них, сливаясь с ними и растворяясь – обрели материальность, стали узнаваемыми и конкретными; из отвлеченного «бен-адама» они превратились почти в персонажей жанровой картины: пастух, девочка на велосипеде, дети, играющие в мяч… Погружаясь в атмосферу духовности Иерусалима, художница видит и ощущает и другое: повседневное и вечное органично сосуществуют в этом городе. Потому так естественно соседствуют в ее творчестве последнего времени и дети, увлеченно гоняющие мяч на маленькой площади среди старых иерусалимских домов, и пастух со своей козой – он вообще вне времени. Может быть, это реальный сегодняшний пастух, а может быть, он из библейских времен.
Мистика и обыденное, прошлое и настоящее, Иерусалим Небесный и Иерусалим земной сливаются вместе в работах Гончаровой-Кантор – и это и есть подлинный Израиль и подлинный Иерусалим».
В этой серии во всей полноте открывается талант колориста, которым, несомненно, обладает Наталья. Она с невероятной свободой использует весь диапазон палитры, однако, благодаря точно поставленным акцентам, балансу пустотного и плотного, соотношению нюансов и контрастов, каждая работа сохраняет цельность. Эти работы тоже можно рассматривать долго – то углубляясь в детали, каждая из которых могла бы стать самостоятельной картиной, то снова возвращаясь к созерцанию целого.
Живопись художницы как явление тоже проходила различные этапы развития, оставаясь при этом узнаваемой и самобытной. Наталья закончила Харьковское художественное училище, но настоящее ее самоопределение как художника произошло в Одессе.
Мощным катализатором для ее творчества стала ситуация 80-х – 90-х. Чтобы осознать значимость этого периода, надо хорошо представить его место в общем художественном контексте яркой и самобытной «южнорусской» живописной школы. В 60-х годах прошлого века на общем фоне реалистической традиции, в том числе доминирующего социалистического реализма, поднялась «вторая волна авангарда». В Одессе почва для неё была подготовлена ещё в 1909-1911 годах знаменитыми «Салонами Издебського», познакомившими Одессу с работами авангардистов 1-й волны. «Товарищество южнорусских художников – ТЮРХ» и «Общество независимых художников» определили последующие траектории движения одесского искусства.
ТЮРХ продолжало традиции передвижников, но сама южная природа подсказывала более яркую палитру, интенсивность цвета и света в живописи. Поиски южнорусских художников были ближе к барбизонцам и импрессионистам. «Независимые» ориентировались на авангард. Художников увлекали новаторские течения французского искусства, их даже называли «одесскими парижанами». Наличие двух крупных художественных группировок – с их борьбой за влияние и лидерство, даже враждой, стало движущей силой развития искусства в Одессе.
В советское время любые авангардные поиски жестко подавлялись, но даже в самые суровые времена в Одессе проводились андеграундные выставки.
Вторая волна авангарда была ознаменована «Заборной» выставкой Сычёва и В. Хруща в 1967 году во дворе одесского Оперного театра. Выставка эта продержалась всего три часа. Но, несмотря на то что художники вместе с картинами не раз попадали в КГБ, это не могло остановить поток живого творчества, разве что выставки переместились в квартиры. Ядром группы авангардистов-нонконформистов были Хрущ, Рахманин, Ястреб, Маринюк, Сычёв, Стрельников и Ануфриев.
Поскольку творческая традиция в Одессе не прерывалась, и в 60-е, и даже в 70-е годы актуально звучали слова А. М. Нюренберга, одного из видных представителей «независимых», сказанные в 1922-м году:
«Как бы ни называлось государство, но город, находящийся в нем и называемый Одессой, всегда отличался от остальных. Он отличался своим стилем, жителями и, конечно, культурой. Живопись не была исключением. Традиции Города, его культурный миф, сочетающие с интеллектом и космополитизмом доброту, юмор и толерантность, в значительной степени определили особенности одесской живописи, придавая работам одесситов южное обаяние, европейский лоск и камерную элегантность».
Наташа оказалась в Одессе в 86-м году, на подъёме второй волны авангарда. Художники-авангардисты уже образовали сообщество ТОХ (Творческое Объединение Художников), и Наталья попала на 1-ю официально разрешённую выставку нонконформистов в Архитектурном институте. Благодаря этой выставке, у художницы образовался круг творческого общения, в который вошли С.Лыков, А.Ройтбурд, Д.Тронов, Е.Рахманин, В.Павлов и А. Наумец.Художники обсуждали и работы друг друга, и различные направления живописи, спорили, экспериментировали. Это была живая творческая кухня. Общение, взаимно обогащающее всех участников. Наталья стала постоянным участником нонконформистских выставок и активным членом ТОХа.
Нередко говорят только о среде, в которой формируется художник, но по-настоящему работать будет только то, что отозвалось родственностью. Иначе говоря, во всё, что было воспринято, настоящий художник обязательно добавит свою особенную ноту, делающую его творчество узнаваемым.
Так и здесь – воздух Одесского авангарда оказался своим, стимулирующим творческое начало, тягу к эксперименту, к поискам новых форм. Однако для Натальи близким оказалось то направление одесского нонконформизма, которое не было политизировано, отличалось эмоциональностью, уходом в чистое искусство и поиском эстетических форм самовыражения.
90-е принесли воздух свободы и новое направление в искусстве – постмодернизм, сломавший лёд советского конформизма, но вновь запечатавшее всякое подлинное переживание, на сей раз через всепоглощающую иронию. Однако характерный для постмодернизма приём цитирования предусматривает внимательный пересмотр всего культурного багажа, а ирония уничтожает привычные шаблоны восприятия, даёт возможность освежить замыленный взгляд.
На молодёжной Киевской обще украинской выставке Наталья выступила с большой работой постмодернистского направления «Весна идёт». Заявка была сильной, можно было продолжать развивать это направление, самое востребованное на тот момент. Однако быстро пришло осознание, что, хотя опыт постмодернизма и дал дополнительные инструменты, этот язык для неё понятен, но недостаточен. Например, цитирование в работах Натальи, как правило, эмоционально окрашено.
Глубоко впитав традиции одесского авангарда, расширившего ощущение безграничности живописного языка, Наталья не могла не увидеть, что для реализации тех внутренних задач, которые она решала посредством живописи, больше возможностей давало продолжение и развитие традиций русского авангарда и постимпрессионизма. И таким развитием стало ещё более эмоционально усиленное направление неоэкспрессионизма.
О выборе направлений в искусстве сама художница говорила так, – «Поставить себя вне контекста невозможно. Что бы ни изобрёл современный художник, в нём всегда будет звучать опыт прошлого. Я не отвергаю традиционных пластических форм. Просто меня интересуют те средства пластического языка, которые для меня ожили. То есть те, которые помогают адекватно выразить переживания. И отношение моё к ним достаточно, можно сказать, непосредственное и, вместе с тем, внимательное и осторожное. Не с позиции иронии, а с позиции того, что может быть понято и узнано в себе самом и в них».
На практике это означает большую свободу в пользовании как традиционными, так и авангардными элементами в создании собственного пластического языка. Ведь главное – наполнить работу жизнью, которая выходила бы за рамки обыденности и простого любования.
Хороший тому пример – серия «Жирафы», написанная к совместному с художницей Лерой Барштейн и взятыми в соавторы детьми проекту «Библейский Зоопарк». Как написала посетительница выставки, корреспондент американского журнала «Апраскин Блюз» Ирина Кернер, «В каждом образе животного отражена внутренняя жизнь целой Вселенной. Видимо, в данном случае для художника животные – только повод для выражения своего отношения к миру».
Эти работы практически невозможно рассматривать только с живописной точки зрения, рассуждая о композиции или цвете. Любой композиционный элемент оказывается нераздельно слит с выраженным переживанием или даже идеей. Так жест – не просто движение руки, а послание, высказывание.
Вот работа, поверхность которой разделена на две неравные половины. Левая – с большим участком почти чёрного, правая – простор голубого. Разделена вертикалью – вытянутой шеей жирафа, отделившей свет от тьмы, вознесённой как будто в мольбе к небу. Яркие сполохи под ногами этого жирафа – как настоящее его основание, радостное и живое. А линия спины и шеи изогнута, сдерживая напор давящей тёмной массы. И как освобождение и отрада разноцветной радугой-дугой окунулась в свободу и синеву голова второго, белоснежного сказочного существа, узнаваемого как жираф, но необыкновенного, как чудо из детской сказки. Это работа свободная и смелая, с доброй улыбкой, читающейся за большинством работ серии.
Но вот совсем другие жирафы (работа «Шествие»). Как спустившиеся на землю высшие существа – величественные, мудрые и невероятно красивые. Они внушают священный трепет, их поступь завораживает, ритм их движения, многократно подчёркнутый, увлекает душу вперёд и вверх, в высшую полноту.
Так мастерское и свободное владение художественными приёмами, из которых сейчас была отмечена только часть, рождает образы, неизмеримо более объёмные, чем даёт простое создание изображений животных.
Чтобы передать свои размышления и переживания художница с огромной свободой использует многообразие технических средств. Ведь каждая техника сама по себе уже обладает своим характером и образным строем.
Это и работа на тончайших нюансах, как в «Иерусалимском свете», и яркая цветовая экспрессия в серии «Овцы». Но, поражаясь звучности активно-колористических серий, не стоит забывать, что гармонизации этих полотен всё равно происходит через тонкую нюансировку.
Другая ситуация в коллажах. Наталья мыслит прежде всего структурно и включение в живописную стихию элементов цветной бумаги, ткани или даже вырезок из журналов позволяет добавить выразительности, «вещности» драматичной или наоборот праздничной. Как тут не вспомнить, что «неоэкспрессионисты вернули в искусство образность, фигуративность, живую и эмоциональную манеру, яркие, насыщенные цвета. В современном неоэкспрессионизме как инструмент выразительности применяется не только варьирование линий и форм, но и варьирование цвета и фактуры, то есть всего, что имеется в изображении. В него включаются и абстракционистские фрагменты — и как формальный эстетический компонент, и как средство раскрытия образа».
Наиболее драматичны в своей выразительности коллажи «Ночная пустыня» – таинственная фантасмагория, пугающая и манящая одновременно. А вот серия «Переселенцы» – настоящий праздник, осуществление мечты. В этих образах и юмор, и добрая ирония. Они наполнены детской радостью, зарядом оптимизма. И пусть последующий путь на новом месте будет труден, память об этой радости будет давать и силы, и надежду на то, что всё получится.
Акварели – это вообще особый мир. В них изысканный минимализм, сразу вызывающий ассоциации с Японией и философией дзен. Точные удары кисти, 2-3 важнейшие детали – и перед нами цельный образ, располагающий к созерцанию гармонии. А серия иллюстраций к стихотворению Бродского «Два всадника» показывает, что возможности акварели и туши гораздо шире. Серия драматична и даже монументальна. При этом все композиции продолжают строиться на том же «дзенском» принципе – моментального точного попадания в состояние с помощью динамических форм и линий.
Но есть и другой акварельный язык. Как в серии морских пейзажей. Тут почти нет линий – работают сполохи и пятна цвета, их тончайшие градации. Работая акварелью, Наталья выбирает характер пластического языка, который наиболее соответствует образу. И пользуется разными техническими приёмами одинаково свободно и виртуозно.
Возможности акварели, туши и акрила соединила в себе серия «Музыканты», написанная в смешанной технике. Пространство, созданное многослойным наложением полупрозрачных слоёв, воспринимается подвижным, как сама музыка. Где-то просвечивает тонкая карандашная деталь, где-то возникает сгущение и уплотнение света, где-то усиливается акцент тёмных, подобных басовому аккорду. Глядя на эти работы, настолько погружаешься в атмосферу концерта, что, кажется, начинаешь слышать звуки. Это не просто какой-то абстрактный концерт, это очень лично пережитое вполне конкретное впечатление. Отсюда такая подлинность переживания и точность его передачи. Не возникает никакого сомнения в том, что это восточная музыка с её сложной и замысловатой мелодикой – такой же многослойной, как и живописная поверхность работ.
Впрочем, в смешанной технике есть работы совершенно другого характера. Соединение библейской мощи и современного языка в работе «Давид и Авессалом». Через образы их гробниц выразительно переданы драматичные отношения отца и сына. Лично для меня это сильнейшая работа триптиха. Впрочем, весь триптих выстроен таким образом, что драматизм нарастает постепенно по мере укрупнения форм. Если «Древняя мистерия» выглядит орнаментально-знаково, как клинописные письмена, то последняя работа уже передаёт личное эмоциональное переживание, сохраняя при этом мощь архетипа.
Нельзя обойти вниманием и пастели. Последнюю по времени серию «Нахлаот» – сильную, чистую и выразительную. Такое впечатление, что технике, которая традиционно воспринимается как мягкая и «тихая», Наталья даёт новое звучание – звонкое, ясное, уверенное. И уже позволяет говорить о движении в сторону супрематизма, о новом расширении горизонта возможностей.
Из всего вышесказанного можно сделать вывод о том, что Наталья Гончарова-Кантор – художник, владеющий безграничным арсеналом выразительных средств, но при этом обладающий узнаваемым почерком.
Художник, за которым интересно наблюдать, потому что он постоянно развивается и меняется. Которого отличает любовь к эксперименту, для которого каждая работа – экзистенциальное путешествие.
И можно только порадоваться тому, что появилась возможность собрать в одном каталоге работы разных периодов и техник, и погружаться в их созерцание, углубляя и расширяя собственное видение. Ведь то, какие мы есть, в конечном итоге складывается из множества впечатлений, оставляющих след в душе. А тот язык, которым говорит с нами Наталья через свои картины, никогда не бывает разрушающим или агрессивным, а приглашает к созерцательному и вдумчивому диалогу, к тому, чтобы научиться видеть прекрасное в обыденном и вечное в повседневном.